Как начиналась электрогитара в России…
Беседа с Алексеем Кузнецовым
Часть 1
Легендарный джазовый музыкант, народный артист России Алексей Алексеевич Кузнецов в прошлом году отметил 80-летие. Давно хотелось задать ему вопросы, которые нечасто обсуждаются. В том числе особо интересные для звукорежиссеров. И вот наш с ним разговор для вас…
— К столетию отечественного джаза хочется наконец выяснить некоторые вещи, касающиеся истории джазовой гитары именно в нашей стране. Как она родилась, развивалась, что претерпевала. Например, на фотографиях наших довоенных джазовых оркестров (Утёсов, Цфасман и другие) почти всегда есть гитарист. Интересно, как они учились играть джаз, ведь, помимо пластинок, надо было ещё и увидеть, как это играют…
— Я, к сожалению, не историк, и не так много знаю о самом начале и становлении гитарной школы. И сам то время не застал. Думаю, в основном ориентировались на пластинки, на слух, что-то уже позже можно было увидеть в «трофейных» музыкальных кинофильмах. Там в оркестре была видна и слышна гитара и как на ней играют. Даже если камера мельком проезжала по гитаристу, можно было увидеть его руки, как они движутся, и догадаться о технике.
К сожалению, зарубежных джазовых музыкантов живьем мы видеть не могли. Те иностранные коллективы, которые стали приезжать с конца 1950-х, были эстрадные, и гитара там была в основном аккомпанирующей, хотя какие-то мелодические эпизоды бывали.
Впервые настоящую джазовую гитару я услышал в 1959 году по «Голосу Америки» в передаче легендарного Уиллиса Коновера «Час джаза», там передавали трио Оскара Питерсона, где на гитаре играл Херб Эллис. Мое внимание привлекло его владение и аккомпанементом, и сольными линиями, и еще и необычной перкуссией на закрытых струнах на гитаре, что замещало отсутствующего барабанщика.
— Вы ведь редчайший случай потомственного джазового гитариста…
— Да. Мой папа был гитаристом знаменитого «Квартета Тихонова», в который входили аккордеон, кларнет, гитара и контрабас.
— Ансамбль был настолько популярен, что название «Тихоновский квартет» в те времена даже стало нарицательным обозначением типа состава, а не конкретного коллектива! Издавались ноты для этого состава…
— Именно так! И моя удача была в том, что все это звучало у нас дома, я мог вблизи видеть и слышать процесс работы над партиями, аранжировками и т.п. И конечно, папа мне многое показывал. К сожалению, не могу точно сказать, откуда он и его поколение черпало музыкальную информацию, скорее всего те же пластинки, радио. Пластинки были из «социалистических» стран, но так просто их было не достать, я ехал к 8 утра в ГУМ, чтобы их раздобыть. И потом внимательно слушал. Это то, что можно было услышать. А увидеть можно было наших старших товарищей из инструментальных ансамблей, аккомпанировавших эстрадным певцам и певицам.
Я был хорошо знаком с гитаристом Юрием Мухиным, которого часто называют «первая электрогитара в СССР». Он не был чисто джазовым гитаристом, скорее играл «легкую музыку», работал в квартете аккордеониста Евгения Выставкина, в их репертуаре были танцевальные пьесы – фокстроты, танго и т.п. Но он пробовал играть и более современную музыку.
— А откуда брали инструменты? Ведь отечественная промышленность выпускала только классические гитары, и то в основном семиструнки, и «ширпотребовского» качества. А на фотографиях тех лет я вижу в руках наших гитаристов инструменты типа archtop с эфами… Откуда они?
— В основном это инструменты опять же «стран народной демократии» – ГДР, Чехословакия. Я помню, как появились в продаже немецкие джазовые гитары Rekord белого цвета, еще не электрогитары, а акустические. Но иногда сложными путями доставали и «фирменные» инструменты. Такие были у «Московского трио гитаристов» в составе А. Якушева, Ю. Грещенко и В. Миронова.
Мой папа после квартета Тихонова работал в Эстрадно-симфоническом оркестре Гостелерадио СССР под управлением Юрия Силантьева, в оркестре тогда было два гитариста, потому что одна гитара не «пробивала» оркестр, и вот они играли вдвоем с Василием Рысковым. Они играли на казенных инструментах, это были заказные американские гитары Harmony модели Cremona, присланные по линии госзакупок для оснащения оркестра. Речь, конечно, об акустических гитарах, усилителей тогда еще не было.
— А как появились электрогитары у нас?
— Уже стали продаваться электрифицированные гитары производства той же ГДР, но их было мало, поэтому у нас появились умельцы, которые сами их изготавливали, сами мотали катушки и крепили их на гитару. Еще, конечно, покупали инструменты у гастролеров из тех же соцстран. Я договорился с венгерским музыкантом, что после окончания их гастролей я куплю у него звукосниматель. Даже не гитару, а только звукосниматель! И я некоторое время играл с ним, а потом его разобрали, чтобы скопировать конструкцию, ведь толком никто не знал, как они правильно устроены. В общем, самодельщина, что поделать, такое время было…
— А усилители?
— А это была вторая беда! Их тоже не было. И тоже на помощь приходили самодельщики. В ГДРЗ на Качалова были мастера, которые делали усилители, сами мотали там что-то, паяли, подбирали лампы, ставили «кинаповские» динамики, и вот мы у них заказывали аппаратуру. А потом на радио купили гитарные усилители Vox, не только в наш оркестр Силантьева, но в и оркестр Людвиковского, в ансамбль электромузыкальных инструментов Мещерина. Те самые легендарные «битловские» усилители Vox – не очень подходившие для джаза, но в любом случае настоящая английская «фирма».
— А струны нормальные откуда брали?
— Тогда же, когда появились в продаже немецкие и чешские гитары, тогда появились и струны к ним. Отечественные струны для электрогитар появились только в середине 1970-х или даже позже.
— А вот такая сугубо гитарная вещь, как буквенно-цифровые обозначения аккордов – откуда и когда они появились у нас?
— Точно сказать не могу, но я с ними с самого начала моей игры имел дело, уже в конце пятидесятых годов с ними сталкивался, изучал, в квартете Тихонова они использовались наряду с нотной записью, ну и далее все время с этим способом приходилось работать – в оркестрах и ансамблях.
— Вы говорите. что все учились по пластинках и записям… А были ли какие-то нотные материалы, учебники, руководства по джазовой гитаре, привозимые из-за рубежа?
— Мой папа из соцстран что-то привозил, из ГДР, Чехословакии, Польши, были на этих языках книжки, видимо, заимствованные материалы из западных книг, не очень сложные, были и просто книги про джаз, вот из них пытались что-то полезное и конкретное для себя и своей игры найти. Аккорды, обороты, каденции, мелодические ходы – разбирали и заучивали.
— А как вообще обстояло дело с образованием, с обучением гитаристов?
— Когда я решил поступать, папа меня отвел в Училище им. Октябрьской революции (ныне Колледж им. Шнитке – прим. ред.), но на хоровое отделение меня не взяли, там надо было хорошо владеть фортепиано. Но у меня с собой была папина гитара Gibson 1911 года, классической конструкции, только уменьшенная, я сыграл какие-то аккорды, но выученной классической программы у меня было. И меня определили на отделение народных инструментов, учиться на трехструнной домре. Я на ней учился без особого рвения, но зато в училище был факультатив по классической гитаре, который вел Георгий Еманов, который был знаком с моим папой.
— Мой педагог по классической гитаре был учеником Георгия Еманова, представьте себе!
Ну видите, как все тесно связано! И вот так я занимался на двух инструментах, и стал папину гитару из оркестра брать в училище. А я уже к тому моменту иногда замещал отца в оркестре Силантьева и квартете Тихонова. И в училище стали поговаривать, что вот сын «того» Кузнецова из оркестра радио пытается джаз играть. И наши ребята – домристы, балалаечники – стали подходить и просить «научи аккорды брать». Не простые трезвучия, конечно, а красивые джазовые – с секстой, с альтерацией какой-то… И вот так в училище тоже стали организовываться «тихоновские квартеты», игравшие танцевальные пьесы – румбы, фокстроты, танго и т.п. И ребята меня потом благодарили, потому что появилась работа в московских ресторанах, где как раз такие квартеты были преобладающим типом состава.
— Судя по вашим словам, в Москве была либеральная обстановка, потому что вашего ровесника Владимира Мулявина, будущего создателя ансамбля «Песняры», как раз выгнали из Свердловского музыкального училища именно «за игру джаза».
— Этого я не знал, хотя много раз с ним встречался на «Песнях года», и гитара у него была хорошая, фирменная… Нет, у нас не выгнали никого. Так вот, эту папину американскую гитару пытались у нас в училище умельцы скопировать, сделать такую же. Сделали два инструмента, внешне красивых, черных… но они так и не зазвучали. Все же тут надо иметь огромный опыт по производству инструментов.
— Кстати, насчёт копий инструментов и как раз в связи с Мулявиным и его гитарой, которую вы помните. Он в начале 70-х, когда «Песняры» уже прославились на всю страну, купил гитару у музыканта ансамбля знаменитого испанского певца Рафаэля, когда у него завершились гастроли. Это был Aristocrat (по сути LesPaul) американской фирмы Guild. Он играл на ней все семидесятые годы, и на множестве фотографий она есть, а потом стал играть уже на другом инструменте, кажется, GibsonES-335. И кто-то из музыкантов ансамбля рассказывал, что уже в 1990-е тогдашний владелец той гитары предлагал Мулявину вернуть ее бесплатно, но тот отказался. Странный поступок? А уже потом выяснилось, что какой-то «знаток» в конце 70-х сказал Мулявину, что его гитара не настоящая, а копия или подделка. И тот разочаровался и продал ее. А на самом деле у компании Guild нет и не было дочерних фабрик, все инструменты производятся в США. Но кто у нас тогда в этом разбирался и знал такие детали? Нашептали музыканту глупость, а он и поверил…
— Да, мы и правда мало чего знали, слухов и разговоров было много, а полной и точной информации почти не было. А в то время и правда все боялись подделок. Всем хотелось фирменный инструмент, а где его взять?
— Вы в оркестре Силантьева играли на акустической гитаре?
— Какое-то время да, а потом пришло время электрогитары.
— Вы упомянули оркестр Людвиковского, а там была гитара?
— Да, гитаристом был Александр Бухгольц, окончивший то же училище, что и я, и тоже по домре. После роспуска оркестра Людвиковского он работал в ансамбле «Мелодия» Георгия Гараняна, туда вошли некоторые музыканты оркестра. Во всех известных оркестрах были гитаристы – у Лундстрема играл Онуфрий Козлов, у Эдди Рознера – Луи Маркович, в оркестре «Голубой экран» Бориса Карамышева играл Анатолий Хатала, у Утесова играл Виктор Миронов, руководитель того самого трио гитаристов…
— Кстати, записи трио гитаристов Миронова сделаны уже на электрогитарах, или две гитары электрические, а одна акустическая…
— Да, они уже в шестидесятых использовали электрогитары, и записывал их Виктор Бабушкин, в основном в ГДРЗ. Бабушкин был, без сомнения, выдающийся мастер, изобретательный и талантливый, я всегда радовался встречам с ним, если захожу в студию и вижу, что за окошком он, значит, звук будет прекрасный… Он мне говорил: «ты на усилителе сделай звук, какой тебе надо, а я его потом выведу…» И после записи я захожу послушать – звук превосходный.
— Много ваших записей сделано недавно ушедшим Рафиком Рагимовым…
— Да, мы с ним много пластинок записали, наверное, больше всех. Прекрасный звукорежиссер, умел сделать яркий и сочный звук для любого состава, от дуэта (как наш с Громиным дуэт) до больших оркестров.
— Ваша юность и начало музыкальной карьеры – это эстрада, танцевальная и легкая оркестровая музыка… а когда вы обратились к джазу?
— Как я уже говорил, на меня большое впечатление произвел Херб Эллис в ансамбле с Питерсоном. Стал слушать и других, в основном по радио, все тот же Коновер по «Голосу Америки», но стали появляться пластинки уже и западные на руках у друзей, знакомых, кто-то привозил неведомыми путями, дипломаты, артисты балета, спортсмены, – те, кто выезжал. Так что по рукам ходило много записей, но на меня наибольшее впечатление произвел Уэс Монтгомери. Необычный по стилю, по технике и манере, цельный, изобретательный. С его творчеством меня познакомил Николай Громин, мой товарищ и выдающийся мастер. Он позвонил мне и сказал – «срочно приезжай ко мне, у меня есть «твой» гитарист». Ему его жена-датчанка привезла из Копенгагена пластинку “Movin’ along”. Но, к сожалению, нельзя было увидеть его игру, понять природу этого необычного звука, было непонятно, как и чем он играет. Было слышно, что он играет октавами, но как? Уже много позже, когда появились видеомагнитофоны, мы увидели, как он играет, откуда этот мягкий звук. Оказалось, что он использует только большой палец правой руки вместо медиатора и достиг в этом совершенства.
Со временем нам стали известны многие выдающиеся музыканты, начиная с Чарли Кристиана и Джанго Рейнхардта. Из старшего поколения вспоминаются гитаристы Карл Кресс и Джордж Барнс, они иногда играли дуэтом, Джонни Смит – прекрасный музыкант традиционной джазовой школы Мне также всегда нравились Кенни Баррелл и Берни Кессел, как играет джаз в классической технике Чарли Берд, Я старался найти и интересных, но малоизвестных музыкантов, например Ленни Бро…
— Это музыкант феноменальной техники и широчайшего стилевого диапазона, выходец из музыки кантри, он играл и джаз, и классику, и фламенко… Уникум в этом смысле…
Да, очень многогранный гитарист с интересной музыкой и авторским подходом. Необычны были недавно ушедший Бакки Пиццарелли, а также Мандел Лав…
— Последние двое – семиструнники, правда, это другая семиструнка, не русско-цыганская…
— Да. Это та же шестиструнная гитара, но с добавленной басовой струной. Потом появились менее традиционные гитаристы, такие как Джон Скофилд, Пэт Мэтени, Джон Аберкромби… Это уже стиль фьюжн, более современный.
— А как развивалась джазовая гитара у нас? Не те музыканты, которые играли ритм в оркестрах, а солисты-импровизаторы?
Для меня точка отсчета здесь – знакомство с Николаем Громиным. Оно произошло при забавных обстоятельствах – в одном доме культуры был концерт квартета Бориса Тихонова, а я тогда заменял папу, который заболел. А в фойе играл на танцах ансамбль, просто перед спектаклями или концертами. И мне сказали – там гитарист здорово играет, пойди послушай. Нас познакомили, и он удивился: я знаю, что в квартете Тихонова играет Алексей Кузнецов, но он явно старше вас. Я говорю: я тоже Алексей Кузнецов, только младший… И вот мы подружились, я ходил в ГУМ, где были показы мод в сопровождении ансамбля пианиста Сергея Ефремова, где Громин играл, слушал его… Часто приезжали друг к другу домой и играли дуэтом, и вот там мы занимались обзором всех тогдашних новинок джазовой гитары: пластинок, магнитофонных записей с радио или с дисков…
— А вот эти ансамбли на показе мод, на танцах и тому подобное – там играли с усилителями или еще на акустике?
— С усилителями, но в основном самодельными. Танцы были хорошей практикой, обычно это были вечера в институтах, например в институте МИХМ был оркестр под руководством композитора Бориса Фиготина, из него вышел ансамбль Владимира Кулля, в котором я стал играть. И на этих танцах мы играли джаз, и народ под него вовсю танцевал.
— Тогда ведь уже появились джазовые кафе…
— Да, и я играл в кафе «Романтика» на Комсомольском проспекте, в кафе «Аэлита» я не играл, там играл гитарист Владимир Бранд, впоследствии преподаватель в Гнесинском училище. Самыми известными джазовыми кафе были «Молодежное» и «Синяя птица», там я успел поиграть с Громиным, в квартете с контрабасистом Алексеем Исплатовским и барабанщиком Валерием Булановым…
— Усилители возили с собой?
— Да. С собой, на такси, туда-сюда, я ведь официально работал в оркестре Силантьева, и мне разрешали брать мой Vox, вот он ездил из ГДРЗ в «Синюю птицу» и обратно. Утром он был еще теплый, и ребята из оркестра трогали и шутили – опять на халтуру ездил, «башлемет» еще горячий (так они его называли)…
— Во второй половине шестидесятых стали появляться первые рок-группы, их называли бит-группами тогда, как джазовые гитаристы отнеслись к этому явлению?
— Я не очень интересовался этой музыкой, но кое-кто стал пробовать играть в новом стиле, кто-то перешел, а кто-то вернулся… Но влияние было какое-то, а потом Алексей Козлов, наш джазовый коллега, собрал джаз-роковую группу «Арсенал», там был чисто роковый гитарист Виталий Розенберг.
— Там какое-то время играл и Виктор Зинчук на акустической гитаре…
— Да, когда я переходил из оркестра Силантьева в оркестр кинематографии, он как раз поступил к Силантьеву ненадолго, и сказал мне, что собирается играть джаз… но как мы видим, стал играть совсем другое.
— А вас не пытались сманить в рок-музыку, в вокально-инструментальные ансамбли?
— Представьте, было! Еще в конце шестидесятых я несколько раз работал в разных составах с контрабасистом Юрием Маликовым. И вот как-то уже в семидесятые он пришел на концерт оркестра Силантьева и сказал мне, что создает ВИА и не хочу ли я попробовать там поработать… Я отказался, бросать место в оркестре, доставшееся мне от отца, я не собирался, да и стиль меня этот не интересовал. Так что мы остались добрыми друзьями, но в поп-музыку я не пошел…
— Да, представить вас на сцене в составе ВИА «Самоцветы» довольно трудно… хотя заработки там были наверняка повыше…
— Заработки дело неплохое, но надо полюбить эту музыку, иначе долго не продержишься… В нашем любимом джазе, конечно, таких денег не получали.
— А когда появилась возможность записываться? Я имею в виду джаз, сольные проекты, а не игру в оркестре телевидения.
— Первые записи – это выступления на знаменитых джазовых фестивалях 1965-68 годов. Они были записаны, и «Мелодия» выпустила серию пластинок, ныне раритетных. Там записано по одной пьесе каждого выступавшего коллектива, и есть наша запись песни Соловьева-Седого «Вечер на рейде», а пьеса называлась «Вечерняя песня». Потом эту запись передал по «Голосу Америки» Уиллис Конновер в репортаже о Московском джазовом фестивале, назвав ее Evening Song. Так мы прозвучали в международном эфире…
— Я знаю эти пластинки, и на большинстве из них удивительно хороший звук, порой просто безупречный, даже по критериям нашего времени, хотя прошло больше 50 лет!
— Да, писали мастера, насколько я знаю, это был и Виктор Бабушкин, Николай Данилин, другие отличные звукорежиссеры из ГДРЗ. А вот телевизионные съемки мне не попадались, возможно, эти фестивали и вовсе не снимали, телекамер я в зале не помню…